Сила есть, ум тоже не лишним будет.

Вафельное сердце.

Не надо обещать того, чего не сможешь исполнить.
Дилан не говорит так, но она так думает, в напряженном онемении наблюдая за мягкими жестами Дафны. В ее чертах прослеживается нечто знакомое, будто запавшее в память по нежной юности. Материнское и теплое. Жаль, в действительности запасть оно просто напросто не может: родная мать бросила маленькую девочку почти сразу же, не успев ни к груди ту прижать, ни покачать на руках, ни колыбельную спеть, хотя эта девочка тысячу раз представляла ласковый мелодичный шепот: «не плачь, милая, все будет хорошо». Или думала, что представляет.
Макс рассказывал, как она обещала. Она обещала тоже, что все будет замечательно. Что у них будет полная любящая семья, а потом… исчезла, словно пепел на ветру. Банальное и тупое сравнение, да, и все-таки именно оно отображает общую суть. Неужели каждая мать лжет своему ребенку? И зачем? Чтобы защитить его сердце? Значит, и Дилан года через два начнет это делать. У нее не получится найти другой выход; с Честером – только так и жить, не имея понятия о том, вернется он завтра или оставит о себе неясное воспоминание. Макс рассказывал, как некоторые больше не приходят обратно. Он проводил вербальные экскурсии в мир Хранителей. И чем больше ДжейДи углублялась в него – тем серьезнее начинала понимать концепцию оного. Эта концепция отпечатывалась на ней, словно больное клеймо, хотя недавно оно выглядело, как простая тату из хны, неспособная прожечь кожу и остаться навсегда с человеком. Что ж… остался один вопрос. Если она станет мамой, то часто ли ей придется говорить неправду под давлением мифологической обреченности? Наверное, каждый день. Присягать, клясться, давать зарок. 
Но нельзя обещать того, чего не можешь исполнить.
А самое страшное, что любовь к ребенку не дает тебе трезво оценивать собственные способности. Ты думаешь, что можешь все – и Индийский океан переплыть, и стаю волков прикончить голыми руками, и построить работающий вертолет из сухого песка. Только улыбайся, пожалуйста. Не плачь. Ты – моя плоть и кровь, почти кусок души моей, я сделаю невозможное, лишь бы тебе не было больно. Дилан уже знает, как будет действовать настоящая мать, но пока не понимает ее мотивации. Она ничего не чувствует, чтобы понимать.
Скажи, Дафна, ведь ты пытаешься защитить свою маленькую глупую подругу? Потому что она тебе – что-то вроде дочери, которую надо научить держаться? Ты либо слишком наивна, либо слишком самоотверженна, и я не знаю, что из этого хуже. Оакхарт подается чуть вперед, чтобы прижаться щекой к теплой ладони целительницы и прикрыть глаза на тяжком выдохе. Слезы высохли, прекратили собираться на нижнем веке и срываться вниз по коже, вырисовывая причудливые дорожки, но отнюдь не из-за того, что плакать уже не хочется. Правила игры просты: мама врет ребенку, ребенку – врет, что он верит. Они морочат друг другу голову, надеясь облегчить собственные страдания. Ты будешь счастлива, ДжейДи, – говорит ДюМорье, и только тогда, когда это обещание воплотится в жизнь, она найдет свое счастье.
– Разумеется, буду, – говорит Оакхарт, поддерживая иллюзию возможности такого исхода. Каждому в их тандеме кажется, будто нет ничего невозможного. Дать надежду любимому человеку, не имея для нее ни единой причины, – тоже вид вранья. Для него не нужна сила. Сейчас Дафна куда сильнее Дилан, а юная американка просто подыгрывает. Тут много ума не надо. – Разумеется, – зеленые глаза печально опускаются в пол, бледная рука крепче сжимает нежную ладонь, парк топнет в безысходной тишине. Ни людей, ни зверей не видно, а даже если они есть, то замечать их не получается. Они обе понимают: пора попрощаться или, вернее, идти на поводу у своих личных мучителей. Послушаться Зевса. Подчиниться Аресу. Признать, что они считают эту войну серьезной. И на нее не имеют никакого влияния.
– Пообещай мне только, – пустой воздух снова наполняется тихим голосом, девушка поднимает взгляд на подругу и проводит свободной ладонью по тонкой коже запястья, – что ты навестишь меня, когда он родится. Или не родится. Неважно, – она пока не решила, есть ли в ней достаточно мужества, дабы сопротивляться сразу двум приказам Лидера. Не общаться с Даф? Видишь, само мироздание против наших отношений, поэтому так тому и быть. Стать матерью и превратиться в лгунью? Врать себе и ребенку? Я пока не решила, что легче – терпеть уничижительные карие взгляды или видеть зарождение фиктивной надежды в таких же карих глазах. У нас в Америке говорят: we are running out of time. И, кажется, мое время выходит слишком уж быстро.
– Я закрою глаза, а ты… просто уйди. Не оглядываясь, – некоторые отказываются верить в определенные вещи, пока не узрят их воочию. Все просто: визуально Дилан не зафиксирует прощания с дорогим другом. Стало быть, оно и не произойдет вовсе. Останется смутная надежда на будущее. Великолепный самообман. – Спасибо за все, – шепчет юная американка, спокойно целуя Даф в щеку и последний раз обнимая ее за тонкую шею. Секунда-другая, – Оакхарт спокойно принимает прежнее положение. Делает глубокий вдох.
Не надо обещать того, чего не сможешь исполнить...
Я закрою глаза, потому что я смогу. Закрыла.